О Г. Гейне:

«Я представлял себе… Гейне угрюмым человеконенавистником, который слишком возвышается над людьми и жизнью, чтобы быть с ними ласковым. Но насколько другим я нашёл его, и насколько разнится его поведение от того, что я себе представлял! Он дружелюбно вышел мне навстречу, как человечный, греческий Анакреон, по-приятельски пожал мне руку и несколько часов возил меня по Мюнхену. Этого я не мог себе вообразить о человеке, написавшем «Путевые картины». Лишь вокруг рта его залегла горькая, ироническая улыбка, но это возвышенная улыбка над мелочами жизни и насмешка над мелочными людьми. Однако именно та горькая сатира, что часто чувствуется в его «Путевых картинах», та глубокая внутренняя злость на жизнь, что пронизывает до мозга костей, делали его речи очень притягательными…».

 

«Я хочу преодолеть свои чувства, а если только человек хочет, он всё может».

 

Об И.С. Бахе:

«Это был Человек до мозга костей. Поэтому мы не находим в нем ничего половинчатого, все его произведения цельны и написаны на вечные времена…».

 

О Паганини:

«Паганини – поворотный пункт виртуозности. Вряд ли кто-либо лучше оценил игру Паганини, чем Бёрне в трёх словах: «Он играет божественно»».

 

«Я не переношу людей, чья жизнь не созвучна их произведениям».

 

«Посылать свет в глубины людских сердец – вот призвание поэзии».

 

«Искусство станет гигантской фугой, в пении которой различные народы будут сменять друг друга».

 

«… «Карнавал», в большей своей части, возник по определённому случаю и построен на трёх или четырёх фразах, варьирующих ноты ASCH… в том городе у меня была музыкальная подруга, и эти же звуки странным образом являются единственными музыкальными звуками из моего имени…».

 

О сонате fis-moll жене Кларе:

«Музыка – единый крик о тебе».

 

Образ Мендельсона:

«Глубокий смысл во всём, что он делал и говорил, от мелочей до великого.

Его суждения о музыке, а именно о музыкальных произведениях, — самые верные и раскрывающие их глубочайшее ядро изо всех суждений, какие только можно себе представить.

Мгновенно и повсюду узнавал он ошибку, её причину и воздействие.

Его похвала была для меня всегда самой высокой наградой, он был для меня самой высокой, последней инстанцией. Его жизнь была произведением искусства – и совершенным. Даже почерк его отражал внутреннюю гармонию!

Мендельсон был во всём правдив! Он не был ни доступен лести, ни способен на неё. Он знал всё, что происходит в мире; было невозможно сообщить ему что-либо новое. Возвышенность его обхождения.

Его высший основной принцип в обыденной жизни и в искусстве – оратория «Павел»».

 

О Мейербере:

«Я глубоко презираю мейерберовскую славу. Его «Гугеноты» — свободный указатель всех недостатков и нескольких немногих достоинств его времени».

«Путь Мендельсона ведёт к счастью, путь Мейербера – к беде».

 

О Шопене:

«Он играет совершенно так же, как сочиняет, то есть несравненно».

«…всё, к чему прикасается Шопен, воспринимает его образ и дух; даже в этом мелком салонном стиле он выражается с грацией и благородством, по сравнению с которыми все манеры других блестяще пишущих композиторов, при всей их утончённости, растекаются в воздухе…».

«…Он есть и останется самым отважным и гордым поэтическим духом времени».

 

«Человек никогда не творит столь свежо, как когда берётся за новый для него жанр».

 

О Листе:

«…мы имеем дело с необычным, живым и волнующим умом. В музыке Листа отражается его собственная жизнь».

 

О жанре концерта:

«это нечто среднее между симфонией, концертом и большой сонатой. Я вижу, что не в состоянии написать концерт для виртуоза; я должен придумать что-либо иное».